Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Страшновато? — ободрительно поинтересовался я, просочившись через полуоткрытую дверь.
— Вы тот самый детектив?
Надо же и этот меня знает!
— А как же, — кивнул я. — Виктор Сковорода собственной персоной. Тебя Андреем зовут?
Тот нерешительно кивнул.
— Вот что, Андрюха, — задушевным тоном продолжил я. — Ты ведь в ту ночь, когда человека убили, тоже здесь был, верно? Не отпирайся, мне Митрич сказал.
— Спал я, — огрызнулся пацан. — Не знаю ничего! Часа в два проснулся, смотрю свет в окошке. Я сразу дяде позвонил. Он меня к себе домой отправил и ментов вызвал.
— Ай, как крепко ты спишь! Даже выстрела не слышал?
— Да не слышал я ничего! Зачем пристали? Может пистолет с глушителем был, откуда мне знать?
— Ну, может, и так, — покладисто согласился я. — Смотри, Андрейка, милиция тебя, пока не беспокоит. На допросы не таскает. Они, глупенькие, о твоем существовании даже не подозревают. Так что, если ты мне врешь…
Я сделал многозначительную паузу.
— Говорю вам, спал! Не слышал ничего! Не видел!
Я в сердцах чертыхнулся про себя. Надо же, до чего нервный попался мальчишка! Попробуй такого разговори! Придется оставить до следующего раза.
— Ладно, неси службу, — многозначительно кивнул я. — Увидимся еще.
И вновь оказался на улице под моросящим дождем. Машинально глянул на часы. М-да, пол десятого. А темнотища, хоть глаз выколи. Прибавил шагу. Действительно, глушь беспросветная. Частный сектор, ставни на окнах, по одному фонарю на квартал. Тут пол города перестрелять можно, если не по пятницам стрелять, а каждый день. Стоп!
Я замер, как вкопанный. Черт возьми, а пацан за Митрича по пятницам в детском садике сидит. Это что получается, что сегодня пятница?
Зубы мои клацнули. Надо же, похолодало как! А весь день, вроде, даже и не мерз. Чертова пятница — Венерин день! Чертова операция «Двойной меч»! Чертова двойка мечей! Пришьет меня местный маньяк и делу конец! Плакали мои денежки!
Изо всех сил сжав в кармане газовый баллончик — идиот, хоть бы «Эфу» прихватил — я, насколько позволяла темнота огляделся окрест. Не полегчало. Прислушался. Где–то вдали машины гудят: это со стороны вокзала, где у нас с Таней встреча. Вернуться к детскому саду, вызвать ее по «трубе»? Но связь такая паскудная, да и пацан совсем перепугается. Музыка откуда–то, вопли пьяные… До людей бы добраться.
Все еще озираясь, я медленно двинулся вдоль забора одного из частных строений. Чертовы кусты, проклятые деревья. Вот же темень. Постучаться? Тоже событие для местной прессы — насмерть перепуганный детектив.
«Эфу» правильно не взял, конечно. Местные менты на меня зуб точат из–за газетной шумихи. С оружием, точно, повязали бы, а может и подстрелил бы с перепугу какой–нибудь сержантик. Заметил бы пушку и за маньяка при…
Резкий шум в кустах раздавшийся, казалось, прямо у меня за спиной ударил по нервам похлеще любого выстрела. Я и понять ничего не успел — где я, кто и почему несусь по лужам сквозь ночную тьму. Резко бросился за угол и тут только частично вернул себе способность соображать. Бежать дальше не стал — пуля, она догонит, — юркнул в темноту притаившись за стволом ближайшего дерева и достал из кармана баллончик.
Может не заметит, маньяк, мимо пройдет?
«Роллекс» на левом запястье старательно отсчитывал секунды, но я по прежнему оставался один. Обидно, если перепугался какой–нибудь собаки. Что же он, маньяк, — идиот с таким шумом через кусты ломиться. Хотя, собака залаяла бы на бегущего, а то и вслед кинулась. Точно, кошки испугался! Нет, надо же, кошки совсем обнаглели, ломятся через заросли, как лоси в лесу!
Сплюнув от досады, выбрался из своего укрытия. Осторожно выглянул за угол. Точно, никого! Никому об этом никогда не расскажу. Таня засмеет, не то, что Варька!
Поминутно оглядываясь, заспешил к вокзалу. Скорее из этого проклятого городка с его маньяками и темными улочками. К уютному камину и крепкому, душистому рому.
Когда Таня подъехала, я уже третью «сотку» опрокинул. Нервы успокаивал, да и ноги промочил покуда по лужам, как кенгуру скакал. Жуя на ходу бутерброд с полу копченой колбасой, поспешно выбрался из привокзального гадюшника.
— А у меня опять с сотовым проблемы были, — пожаловалась она. — Вы мне звонили?
— Зона неустойчивого приема, наверное, — дожевав высказал догадку я. — Поехали домой, боевая подруга. Достало меня тут все.
— Ничего не нашли?
— Еще одна фирма, где Кравченко околачивался. Но Щукина там не знают.
— И все? — не сумела скрыть своего разочарования она.
— Остальное — ерунда всякая. Не по нашему делу, — ни о чем, связанном с паническим ночным бегством, вспоминать сейчас не хотелось. — Я подремлю чуть–чуть, Таня.
Дома, опасаясь ангины, сразу же принял горячую ванну и накатил стаканчик «Бакарди». Гостья тем временем приготовила немудреный ужин, после которого разошлись по своим постелям.
Разбудили меня около полуночи.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
— Виктор, у меня ордер на обыск, — хмуро сказал Семенов, теребя в руках бумажку. — Мы все тихо решим, дом переворачивать не будем. Сдай «Эфу» и делу конец.
— Блин! Они угомонятся когда–нибудь? — сердито пробурчал я заметив на дороге перед домом знакомый милицейский уазик из соседнего города.
Спорить с Вовкой не стал. Во–первых, голова трещала спросонья, во–вторых, тот пришел не один, а с Сашкой Ефимчуком. Нельзя же подрывать Вовкин авторитет в глазах младшего по званию.
— Вечно ты куда–нибудь влипнешь, — сочувственно сказал Сашка.
— Чего вдвоем приперлись? — поинтересовался я, провожая нежданных гостей по лестнице в подвал. — Я что, убегать буду? Отстреливаться?
— Так надо, Виктор, — отвел глаза в сторону Вовка.
— Ну, надо так надо, — вздохнул я, открывая сейф. — Эти идиоты никому выспаться не дадут. Пушку, между прочим, неделю из сейфа не вынимал.
Семенов достал из кармана носовой платок и, осторожно взяв револьвер за дуло, опустил в прозрачный пакет.
— Глушитель тоже, Виктор.
— Бери, что уж.
— У тебя точно нет ни оптического прицела, ни лазерного целеуказателя? — наконец посмотрев прямо мне в глаза спросил он. — То, что здесь именно мы — это жест доброй воли. Если будет настоящий обыск и эти штуки выплывут… Неприятности будут, Виктор.
— Варя хочет, чтобы я стрелять научился, зачем мне?.. Что происходит–то? — уж больно серьезно Вовка себя вел. Я даже волноваться начал.
— Поехали, все узнаешь.
Вопреки ожиданиям ехать мне пришлось не в тачке нашего ОВД, а в машине приезжих. Дорогой все больше молчали. Да и о чем мне с тамошними сержантами разговаривать?
— Где это мы? — с первого взгляда, по прибытию, аж оторопь взяла. Здание одноэтажное, неказистое, облупившаяся штукатурка, темень вокруг, да еще грязь после дождя.
— Гражданин Сковорода, прошу вас следовать за мной, — возник на пороге уже знакомый мне капитан Ковальчук из местного ОВД.
За порогом шибануло в нос так, что меня чуть не вывернуло.
— Прошу прощение, холодильники у нас, сами понимаете… Да еще электричество сегодня отключали, — сочувственно пробормотала некая личность в халате, раньше считавшемся, вероятно, белым, а теперь грязно–сером.
— Вы меня куда привезли? — озлился я при виде нескольких накрытых простынями тел. — Меня тут припадок хватит!
— В морг, вестимо, — не без юмора ответил Ковальчук. — Да вы не волнуйтесь, здесь и нашатырь есть. Откачаем, если что. Вы этого гражданина знаете?
По взмаху его руки услужливая личность в халате поспешно сдернула с одного из тел простынку.
Очевидно я впал в некое состояние ступора. Как еще объяснить, что даже позывы к рвоте пропали. Как–то отвлеченно поймал себя на мысли, что с интересом рассматриваю аккуратное, чернеющее запекшейся кровью отверстие в левом виске. «Будто сверлышком," — промелькнула мысль.
— Сковорода, ты что оглох что ли? — тут только я заметил в полутемном углу бледного, как мел Михайлова, вооруженного шариковой ручкой. — Мы и так тут хрен знает сколько сидим!
— Это Андрюха, племянник сторожа Степаненко, — ответил я. — И, если вам, господа милиционеры, интересно, так это он вместо Степаненко в детском саду сидел в день убийства Кравченко. Именно он, а не дядя его.
— Когда вы виделись с убитым последний раз? — дождавшись, покуда Михайлов запишет ответ, вновь проявил
любопытство Ковальчук.
— Сегодня около десяти вечера от него ушел из детского сада. Пара вопросов возникла, потом на вокзал сразу пошел.
Я старательно описал свой маршрут, не упомянув, естественно, о том, что проделал его, каждого шороха в кустах опасаясь.
Михайлов только записывать поспевал, лицо же Ковальчука осветилось не передаваемой радостью.